Врачи и музыка

Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть 
Тяжелое искупит заблужденье
И укротит бунтующую страсть.

Е. А. Баратынский

Союз науки и искусства

Медицина и музыка исторически раньше других стали постоянными и неизбежными спутниками человека. Подтверждением этому служат многочисленные исторические, литературные и другие свидетельства.

Термин «искусство врачевания» родился в Древней Греции. В древнегреческой мифологии Аполлон был наделен объединенными функциями покровителя наук и искусств, наставника муз и бога-врачевателя Асклепия. Гален (129 – ок. 200), грек по происхождению, один из самых знаменитых врачей и естествоиспытателей Древнего Рима, видел идеал врача в его всеобщем образовании, в рамках которого музыке отводилось особое место.

Связи музыки и медицины могут быть различными. Еще в древние века музыка использовалась в качестве средства врачевания. Это нашло отражение в Библии: «И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, — и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него» (1 Цар. 16, 23), т. е. игра Давида на арфе оказывала целительное действие на царя Саула.

Давид играет на арфе перед Саулом. Художник Н. П. Загорский. 1873 г. 

Греческий ученый Пифагор одним из первых указал на влияние музыки на психическое и физическое состояние человека.

Врачам особенно свойственна любовь к музыке и предпочтение ее другим видам искусства. В отличие от людей других профессий, медики практически постоянно сталкиваются со страданиями человека, связанными с болезнью, смертью. Возможно, именно поэтому у них возникает потребность в успокаивающем, умиротворяющем воздействии музыки.

Известно, что многие врачи сами охотно занимались любительским музицированием и музыкально-критической деятельностью. Вероятно, они находили в таком активном творческом процессе не только удовольствие, но и обретали помощь в своей профессиональной деятельности. 

Известны труды врачей, в которых содержится анализ возможной связи между физическим и психическим состоянием здоровья композиторов, фактами их биографий и созданной ими музыкой:

• «Моцарт» — монография А. Грейтера (1913–1986), дерматолога, психоаналитика, скрипача, альтиста, историка музыки, художника, переводчика, писателя, поэта и коллекционера произведений искусства; 
•  «Музыка и медицина» — работа доктора медицины, терапевта, А. Ноймайра, основанная на новейших знаниях в области истории, медицины и богатой музыкальной эрудиции автора;
•  «Страницы биографий Шопена и Шумана, рассказанные врачом» — небольшая книга рано ушедшего талантливого врача С. А. Гуревича;
•  «Музыка и медицина. Размышления врача о музыке и музыкантах» — труд Л. И. Дворецкого, профессора Первого МГМУ им. И. М. Сеченова, в котором автор рассматривает сходство творчества врача и музыканта.

Каждый врач, по определению Л. И. Дворецкого, подобен творцу, занятому необычайно сложным процессом, требующим мобилизации всех интеллектуальных сил, творческих способностей, умения сочетать конкретное и образное мышление. В процессе своего взаимодействия с больными врач формирует образы болезней пациентов. Каждый из этих образов многолик и обладает определенным цветом, звуком, тональностью.

Как в музыкальных произведениях существует главная тема и ее вариации, так многие болезни могут проявляться не только типичными симптомами, но и сходными с ними или напоминающими их. Поэтому врач должен уметь «услышать» в больном не только «звучание» основного симптома, но и его разнообразные вариации.

Не менее сложный процесс — выбор метода лечения, который можно в известной степени уподобить творчеству музыканта-исполнителя. И тот и другой процесс имеют свою индивидуальность. Как исполнитель находит свои способы и приемы для выражения музыкальных идей композитора, рассчитывая оказать максимальный эффект на слушателя, так и врач старается назначить такой метод лечения, который наиболее соответствует данной клинической ситуации, т. е. обладает наибольшим лечебным эффектом для больного. В этом и заключается близость врачебного и музыкального искусства.

Особое внимание и интерес представляют медики, для которых музыка была не просто увлечением, а чем-то значительно бо՛льшим. Среди них Александр Бородин, хирурги Теодор Бильрот и Якоб Микулич, физиолог Тренделенбург и др. Они занимались не только «салонным музицированием», но и вполне профессиональной исполнительской деятельностью, музыкальной композицией или музыковедением. 

Анализируя события жизни таких врачей, Л. И. Дворецкий делает заключение: «Любовь и потребность в музыке у них была столь сильна, что они долгое время не могли отдать предпочтение музыке или медицине. И если в конечном итоге многие из них становились врачами, то это отнюдь не означало их охлаждения к другой своей страсти. В жизни каждого из них оказывалось много привходящих обстоятельств, оказавших влияние на выбор и определивших тем самым дальнейшую профессиональную судьбу. Так или иначе, музыка продолжала занимать в жизни многих из них важное место, и, быть может, именно в ней медики находили определенный источник вдохновения в своем искусстве врачевания».

Талантливый человек — талантлив во всем¹

В галерее образов медиков-музыкантов особенно привлекательна фигура известного венского хирурга середины XIX в. Теодора Альберта Христиана Бильрота (1829–1894), основоположника современной абдоминальной хирургии. Ему принадлежит первая резекция желудка по поводу рака и ставшие классическими способы резекции желудка, до сегодняшнего дня носящие его имя. Бильрот был первопроходцем и в других областях хирургии. Им впервые выполнены такие операции, как обширные резекции языка при раке, удаление щитовидной железы и женских половых органов, операции на печени, крупных суставах, артериальных сосудах при аневризмах. 

Большое значение Теодор Бильрот придавал квалифицированному уходу за больными — он всегда думал о пациентах и стремился облегчить их страдания. Ему принадлежит специальное руководство на эту тему: «Домашний и госпитальный уход за больными» (1881). «Уменье помочь страдающим, — считал Бильрот, — является прекраснейшей способностью человека; однако он должен развить ее до искусства, должен уметь связывать друг с другом знание и уменье, если он хочет достичь, для себя и для других, полного, отрадного воздействия».

Теодор Бильрот за операцией. Художник А. Зелигманн. 1890 г.

Одновременно с медицинскими талантами Т. Бильрот обладал незаурядными музыкальными способностями, проявившимися у него уже в детстве. В этом отразилось влияние его семьи. Отец Теодора Бильрота был пастором и большим любителем музыки, а бабушка — оперной певицей.

Бильрот не был блестящим учеником, с трудом окончил гимназию и почти до 20 лет не думал ни о чем, кроме музыки. Однако по настоянию умирающей матери, он все же стал изучать медицину, не прекращая в то же время совершенствовать свое музыкальное мастерство. Позже, во время учебы на медицинском факультете он был признанным музыкальным авторитетом и, как пианист, ценился так высоко, что в студенческие годы в Геттингенском университете выступал в качестве аккомпаниатора в оперном театре, на концерте известной в то время оперной примадонны Женни Линд.

Теодору Бильроту была очень близка музыка И. С. Баха, которую он любил играть в часы размышлений. Его привлекали строгость формы и точность музыкального выражения мысли, сочетание страстности и хладнокровия произведений великого композитора. 

В 1859 г. в тридцатилетнем возрасте Теодор Бильрот получил должность профессора хирургии и одновременно директора хирургической клиники в Цюрихе. Однако и здесь он ни на минуту не забывал о музыке. Л. И. Дворецкий пишет: «Страстная любовь к гармонии звуков и чувствам, рождаемым ими в человеческой душе, была пронесена им через всю жизнь. По сути, музыка являлась alter ego выдающегося ученого и блестящего хирурга. Музыка стала жизненной потребностью Бильрота, а фортепиано, как и скальпель, — неразлучным его спутником, без которого он не мог себя представить».

 По всеобщему признанию современников, Теодор Бильрот был великолепным пианистом, виртуозно играл на виолончели и настолько тонко ощущал музыкальную гармонию, что был желанным гостем и критиком на любом концерте. Надо также отметить, что, не имея специального профессионального образования, он обладал высокой музыкальной эрудицией и литературным мастерством. В Цюрихе Бильрот в течение 7 лет официально являлся ведущим музыкального раздела в Neue Zeitung Züricher (крупная швейцарская немецкоязычная ежедневная газета, издающаяся в Цюрихе с 1780 г.) и выступал в качестве гостя в Цюрихском симфоническом оркестре.

В 1867 г. Теодор Бильрот, будучи уже известным хирургом и патологом, по приглашению кронпринца Рудольфа переезжает в Вену, где принимает руководство кафедрой и клиникой хирургии Венского университета. Именно венский период жизни Бильрота полностью раскрыл его интеллектуальный и творческий потенциал, навсегда связав его имя с эпитетом «выдающийся»: выдающийся клиницист и оператор, выдающийся ученый и педагог, выдающийся музыкант.

Интересен факт, что в Вене Бильрот поселился в доме, в котором до него жил другой известный врач и музыкант, первый руководитель Венской больницы И. П. Франк. В этом доме Франк музицировал с великими Ф. Й. Гайдном и Л. Бетховеном.

Известно, что Т. Бильрот занимался композицией и сочинил фортепьянный концерт, несколько песен и камерных произведений (трио и струнные квартеты), но все свои музыкальные произведения впоследствии уничтожил, не считая их достаточно профессиональными. Венцом размышлений Бильрота о музыкальной гармонии и влиянии ее на человека явилась незаконченная, к сожалению, книга «Wer ist musikalisch?» («Кто такой музыкально одаренный человек?»), в которой анализируется воздействие музыки на соматические функции и психическое состояние человека. Бильрот пытался разгадать природу восприятия звуков и ритма, значение и связь громкости, тона и высоты звука. Он одним из первых, используя метод научного анализа, попытался подойти к вопросу музыкальной одаренности и способности сочинять музыку.

Именно музыка соединила крепкой и долгой, почти в три десятилетия, дружбой двух великих людей своего времени — Теодора Бильрота и Иоганесса Брамса (1833–1897), одного из наиболее крупных немецких композиторов и виртуозных пианистов. Они познакомились в 1865 г. в Цюрихе. Впечатление, произведенное на Бильрота концертом для фортепиано с оркестром (ор. 15) и серенадой ля-мажор Брамса, было настолько велико, что с тех пор он не только не пропускал ни одного исполнения произведений этого композитора, но и нашел повод для личного знакомства. Двумя годами позже они вновь встретились в Вене.

И. Брамс высоко ценил музыкальные способности Бильрота и еще до публикации отправлял Бильроту рукописные партитуры своих новых произведений, ожидая от него критической оценки. Многие камерные произведения для струнных в то время впервые исполнялись в доме Т. Бильрота. Он принимал участие в их исполнении и высказывал свое мнение. 

Теодор Бильрот и Иоганнес Брамс с другом

Брамс посвятил Теодору Бильроту два струнных квартета. По этому поводу Бильрот заметил: «Боюсь, что эти посвящения сохранят память о наших именах дольше, чем лучшие из наших работ. Это не очень лестно для нас, но прекрасно для человечества, которое верным инстинктом считает искусство более долговечным, чем науку. Это вечная человеческая истина: любовь для нас дороже уважения». 

Серьезное увлечение музыкой, подчас, вызывало непонимание у коллег-врачей: как специалист в области хирургии, требующей научных знаний и владения точными методами и техникой выполнения операций, может одновременно заниматься таким возвышенным искусством как музыка. Бильрот на это отвечал: «Только поверхностный взгляд может в наше время видеть в науке и в искусстве две противоположности. Воображение же соединяет их воедино». 

Партитуры произведений Иоганесса Брамса

Большую известность приобрели отчеты клиники Бильрота о хирургической деятельности, в которых была разработана статистика хирургических заболеваний с анализом отдаленных результатов лечения. В этих отчетах Т. Бильрот, как и ранее Н. И. Пирогов, дал честный анализ врачебных ошибок. Как опытный хирург и руководитель клиники он был убежден, что «неудачи нужно признавать немедленно и публично, ошибки нельзя замалчивать. Важнее знать об одной неудачной операции, чем о дюжине удачных». 

Н. И. Пирогов в Симферополе

В этом он был категоричен и не допускал сокрытия и подтасовки результатов оперативной деятельности: «Только слабые духом, хвастливые болтуны боятся открыто высказываться о совершенных ошибках. Кто чувствует в себе силу сделать лучше, тот не испытывает страха перед сознанием своей ошибки».

Фотопортрет Т. Бильрота, подаренный Н. И. Пирогову

Несомненно, в этом Т. Бильрот следовал за Н. И. Пироговым, которого уважал и считал своим учителем. Еще в 1839–1840 гг. вышли знаменитые «Анналы хирургического отделения клиники Дерптского университета», наделавшие много шума не только как вклад в хирургию, но и как событие в профессиональной этике, поскольку содержали честный анализ совершенных ошибок. Николай Иванович Пирогов был убежден, что каждый добросовестный человек должен уметь признать и обнародовать свои ошибки, чтобы предостеречь от них людей менее сведущих. «Я не был так недобросовестлив, чтобы не понимать, какую громадную ответственность перед обществом и перед самим собой (Бога и Христа у меня тогда не было), — вспоминал позже Пирогов, — принимает на себя тот, кто, получив с дипломом врача некоторое право на жизнь и смерть другого, получает еще и обязанность передавать это право другим…». Он говорил о себе: «…с самого начала моего врачебного поприща я принял за правило: не скрывать ни моих заблуждений, ни моих неудач, и я доказал это, обнародовав все мои ошибки и неудачи, и, чистый перед судом моей совести, я смело вызываю каждого мне показать: когда и где я утаил хотя бы одну мою ошибку, хотя бы одну мою неудачу».

Именно к Т. Бильроту поехал Н. И. Пирогов после того, как профессор Н. В. Склифосовский предложил ему оперироваться по поводу «язвочки во рту», подозревая рак челюсти. Это высочайшее свидетельство отношения Пирогова к Бильроту как к высокому профессионалу. Перед отъездом из Вены, после консультации, Николай Иванович получил фотографический портрет Бильрота с надписью: «Уважаемый маэстро Николай Пирогов! Правдивость и ясность в мыслях и чувствах, в словах и делах, — это ступени лестницы, которая ведет людей к обители богов. Быть, как Вы, смелым и убежденным наставником на этом не всегда безопасном пути, неуклонно следовать за Вами — мое усерднейшее стремление.  Ваш искренний почитатель и друг Теодор Бильрот».

Возвращаясь к теме статьи, надо сказать, что Н. И. Пирогов приобщился к слушанию музыки задолго до знакомства с Теодором Бильротом, в Дерпте (Юрьев, ныне Тарту в Эстонии), куда был направлен после окончания в 1828 г. Московского университета для усовершенствования в хирургии в Профессорский институт при университете. Вместо двух он пробыл там пять лет. Наставником его в хирургии был И. Ф. Мойер (1786–1858) — хирург, профессор Дерптского университета.

«Уже одна наружность его была выдающаяся, — характеризует своего учителя И. Ф. Мойера Пирогов, — речь его была всегда ясна, отчетлива, выразительна. Лекции отличались простотою, ясностью и пластичною наглядностью изложения. Талант к музыке был у Мойера необыкновенный; его игру на фортепиано и особливо пьес Бетховена можно было слушать целые часы с наслаждением». В доме Мойера, который фактически был средоточием русской культуры, Пирогов прожил почти все время своего дерптского пребывания. Здесь он встречался с В. А. Жуковским, М. Языковым, В. И. Далем, В. А. Сологубом, приятелем Пушкина А. Н. Вульфом, А. П. Керн и др.

Феноменом культуры 40-90-х гг. XΙX в. была семья Боткиных. У отца семейства, Петра Кононовича Боткина (1781–1853), потомственного почетного гражданина Москвы, богатейшего купца, занимавшегося торговлей чаем, было девять сыновей и пять дочерей. Все братья и сестры Боткины получили надлежащее образование, несмотря на то что по купеческому обычаю начала XIX в. Петр Кононович особого внимания этому не уделял. Надо отметить, что среди братьев Боткиных не было, пожалуй, ни одного, равнодушного к искусству.

Семья Петра Кононовича Боткина

После смерти Петра Кононовича главой семьи и семейного предприятия стал его старший сын, Василий Петрович (1811–1869), писатель и путешественник, страстный любитель оперы и большой поклонник Бетховена, сонатами которого он особенно восхищался. В его доме часто собирался небольшой кружок мыслителей и литераторов, к которому принадлежали В. Г. Белинский, Т. Н. Грановский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. М. Станкевич и многие другие. Детство и юность выдающегося клинициста Сергея Петровича Боткина (1832–1889) протекали в этом доме.

Один из девяти сыновей Петра Кононовича Михаил Петрович Боткин (1839–1914) был художником и собирателем редких предметов искусства. Он обладал замечательной коллекцией старинных ваз, светильников, изделий из дерева, слоновой кости и т. п. Содержание картин самого Михаила Петровича было в основном религиозным. В 1858 г. М. П. Боткин познакомился с Александром Ивановым (1806–1858), автором полотна «Явление Христа народу», и вскоре после смерти художника стал обладателем его этюдов. 

Сергей, Дмитрий, Петр, Михаил Боткины

Коллекция М. П. Боткина хранилась в Санкт-Петербурге в особняке XVIII в. на набережной Невы (18-я линия Васильевского острова), купленном Михаилом Петровичем в 1880-е гг. Коллекционером был и еще один брат — Дмитрий Петрович Боткин (1829–1889), друг знаменитого П. М. Третьякова, основателя Третьяковской галереи.

Сам Сергей Петрович Боткин любил и понимал музыку. Трижды он собирался поступать в консерваторию, но постоянная сильная занятость мешала ему заниматься музыкой систематически. К 30 годам С. П. Боткин уже защитил докторскую диссертацию, имел звание профессора медицины и руководил клиникой. Его известность и популярность как практического врача и консультанта неуклонно росла и привлекала к нему все больше и больше пациентов. В дни приемов, — а они в эти годы были пять раз в неделю, — возвращаясь в седьмом часу к обеду, он едва мог протиснуться сквозь плотную толпу, наполнявшую и переднюю, и лестницу, которая вела на третий этаж его квартиры в доме № 22 на Загородном проспекте.

Наскоро пообедав, он тотчас же начинал прием и не заканчивал его раньше одиннадцати часов, не успевая осмотреть значительной части ожидавшей в приемной публики. Единственный отдых, который Сергей Петрович позволял себе ежедневно после такого интенсивного труда, была игра на виолончели. К этому занятию он питал не только страсть, но и рассматривал его как самое действенное средство восстановления своей умственной энергии, утомленной работой целого дня, — «это моя освежающая ванна», говаривал он.

Воспоминания о разносторонней личности С. П. Боткина оставил его ближайший друг — Николай Андреевич Белоголовый (1834–1895), врач, общественный деятель, писатель, публицист, литератор. Он вспоминал, что три раза в неделю в двенадцатом часу ночи к Сергею Петровичу приходил учитель-виолончелист (долгое время им был профессор консерватории И. И. Зейферт), в полночь они садились за пюпитры и играли более часу; остальные дни он играл под аккомпанемент жены на фортепьяно, а в воскресенье тот же Зейферт приводил обыкновенно с собою двух товарищей-солистов и по вечерам шло исполнение квартетов классических композиторов, длившееся по три-четыре часа. 

Музыкантом Боткин был неутомимым, но стать солистом так и не смог; этому в большей степени мешало его слабое зрение. Чтобы разобрать ноты, он вынужден был очень низко наклоняться к пюпитру, а потому часто сбивался. Тем не менее, в музыку он вносил отличительные черты своей натуры, увлечение и настойчивость, и продолжал брать музыкальные уроки чуть ли не до 50-летнего возраста.

Летом, отправляясь в заграничную поездку куда-нибудь на воды, Сергей Петрович не расставался как с целым чемоданом, набитым книгами, так и с виолончелью, даже забирая порой в путешествие две виолончели. Это однажды подало повод к комическому недоразумению в Франценсбаде. «Водяные» врачи, желая устроить ему почетную встречу, приехали на железнодорожный вокзал и, не зная Боткина в лицо и увидав в его багаже две виолончели, приняли за странствующего музыканта, прибывшего дать концерт на водах. 

С. П. Боткин 

Горячо любя музыку и не имея возможности из-за непрерывных занятий посещать публичные концерты и театры, С. П. Боткин находил неописуемое удовольствие в своей игре, причем был чувствителен к одобрению ее даже больше (как это нередко встречается среди странностей человеческой души), чем к похвалам его медицинских талантов.

Другим развлечением, заменявшим Боткину общественные удовольствия, были «субботы», которые он открыл у себя с первого же года своего приезда в Петербург и поддерживал вплоть до последних дней жизни. 

К 9 часам вечера по субботам у Сергея Петровича дома собирались его друзья и знакомые и в беседах за длинным столом просиживали до поздней ночи. На этих встречах в течение тридцатилетнего их существования успел перебывать чуть не весь Петербург — ученый, литературный и артистический; но преимущественно, само собой разумеется, медицинский — И. М. Сеченов, Н. А. Белоголовый, В. Л. Грубер, В. В. Пеликан, С. П. Ловцов, Н. М. Якубович. Участником «боткинских» суббот был поэт и публицист П. М. Ковалевский — сотрудник журналов «Современник», «Отечественные записки», «Вестник Европы». Частыми гостями Боткина были Д. И. Менделеев, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. Г. Рубинштейн, В. В. Стасов и многие другие известные люди. 

Ввиду разнохарактерности собиравшегося общества на них редко поднимались медицинские вопросы, так же, как и политические (хозяин совсем не интересовался последними), но, несмотря на подобное ограничение программы для бесед, вечера эти коротались чрезвычайно весело и доставляли Боткину такое наслаждение, что он старался удержать гостей до четырех часов ночи. 

С. П. Боткин, представляя центр собрания, был весьма гостеприимным и милым хозяином, с сердечным радушием заботившимся только о том, чтобы никого не стеснить и всем доставить то удовольствие, которое получал сам от этого собрания более или менее близких ему людей. Его непринужденная веселость сообщалась всем, и для завсегдатаев этих суббот посещение их делалось незаменимым источником развлечения.

Не только молодежь, но даже такой анахорет, как престарелый анатом В. Л. Грубер (1814–1890), смотрел на эти субботы как на лучший отдых для себя после недельной работы над трупами и никогда не пропускал заветного дня. В доме Боткина суровые черты лица Венцеслава Леопольдовича преображались, вечно нахмуренные брови разглаживались, и приятно было смотреть, как постепенно с него сходило это обычное его суровое обличье, особенно когда он начинал как-то неумело и как-то по-детски хихикать, слушая в передаче И. М. Сеченова, постоянного его переводчика, какую-нибудь остроту или смешную историю, только что рассказанную кем-нибудь из присутствовавших на русском языке, который Грубер плохо понимал.

Н. А. Белоголовый описал и такую интересную деталь «боткинских» суббот: все собиравшиеся у Боткина один раз в год оплачивали обед в складчину. На одном из таких обедов по инициативе Н. А. Белоголового родилась идея почтить все эти собрания ежегодным пожертвованием в размере 12 рублей. Этот сбор составил основу того капитала, который впоследствии дал возможность выстроить двухэтажную школу им. С. П. Боткина на Васильевском острове.

На одной из «боткинских» суббот впервые встретились А. П. Бородин и М. А. Балакирев, который некоторое время был пациентом С. П. Боткина.

М. А. Балакирев. Художник Н. П. Мещанинов

Милий Алексеевич Балакирев (1837–1910) — русский композитор, пианист, дирижер и музыкально-общественный деятель, глава «могучей кучки». В музыкальной работе ему помогали его изумительная память и острый аналитический ум. В 1855 г. Балакирев переселился в Петербург, где обратил на себя внимание М. Глинки, как пианист и композитор. Его талантом восхищались Вагнер, Берлиоз и др. Из произведений Балакирева наибольшей известностью пользуются симфоническая поэма «Тамара» (на текст Лермонтова) и фантазия «Исламей» для фортепиано на темы грузинского кругового танца.

В конце 50-х и в 60-х гг. XIX в. М. А. Балакирев собрал вокруг себя ряд крупнейших русских музыкальных талантов — А. П. Бородина, М. П. Мусоргского, Ц. А. Кюи и Н. А. Римского-Корсакова, сложившихся в творческое содружество — «Новая русская музыкальная школа». Балакиревский кружок также известен под названием «могучая кучка», которое дал ему музыкальный критик В. В. Стасов (1824–1906). Именно Балакирев сумел дать толчок внутреннему музыкальному развитию членов кружка, не подавляя в то же время индивидуальности каждого из них. 

Произведения композиторов «могучей кучки» знали, ценили и с удовольствием исполняли в доме С. П. Боткина.

Давая оценку личности Сергея Петровича Боткина, Н. А. Белоголовый писал: «Для молодых поколений жизнь Боткина поучительна еще и тем, что, будучи вся отдана на благо других, на облегчение чужих страданий, она служила для него самого источником полного нравственного удовлетворения и самых чистых наслаждений, так что и умирая, он не переставал повторять, что нет большего счастья на земле, как этот непрерывный и самоотверженный труд на пользу ближних, а самым веским подтверждением искренности его слов может быть приведено то, что из пяти оставшихся после него сыновей трое, по его совету, избрали для себя медицинскую карьеру». 

Балакиревский кружок «Могучая кучка». Художник А. В. Михайлов

Все члены семьи Сергея Петровича также как и он, с детства любили музыку, много музицировали. В частности, сын С. П. Боткина Евгений (1865–1918) учился музыке у М. А. Балакирева. 

Как известно, лейб-медик Е. С. Боткин разделил трагическую участь с царской семьей, «положил душу своя за други своя». Евгений Сергеевич Боткин канонизирован Русской зарубежной церковью в 1981 г., Русской Православной церковью в 2016 г.

Музыка — моя забава, химия — мое дело

А. П. Бородин

Не меньше привлекают любителей музыки жизнь и творчество Александра Порфирьевича Бородина (1833–1887) — русского композитора и талантливого химика, ученого и профессора медицины, дирижера, музыкального критика и активного общественного деятеля. В 1856 г. он окончил Медико-хирургическую академию, в 1858 г. получил степень доктора медицины, с 1874 г. был руководителем химической лаборатории Медико-хирургической академии. В 1872–1887 гг. А. П. Бородин один из организаторов и педагогов высшего учебного заведения для женщин — Женских врачебных курсов.

Уроки фортепиано Бородин стал брать с 13 лет и вместе со своим другом Мишей Щиглевым переиграл в четыре руки все симфонии Бетховена, Гайдна и произведения Мендельсона. Они вместе посещали концерты, участвовали в любительском исполнении камерных ансамблей, для чего Бородин самоучкой овладел еще одним инструментом — виолончелью.

Работу в клинике Бородин сочетал с исследованиями в химической лаборатории своего учителя по академии Н. Н. Зинина, русского химика-органика, академика Петербургской АН. Он всегда помнил слова учителя о том, что подлинная медицина должна быть приложением естественных наук к лечению болезней и что успешной диагностике и врачеванию могут помочь химия и физика. Н. Н. Зинин не очень одобрял занятия своего ученика музыкой: «…господин Бородин, поменьше занимайтесь романсами. На Вас я возлагаю все свои надежды, чтобы приготовить заместителя своего, а Вы все думаете о музыке и о двух „зайцах“».

Несмотря на занятость наукой, Бородин продолжает заниматься музыкой, которой, к сожалению, он не мог отдавать столько времени, сколько ему хотелось бы. «Музыка — моя забава, химия — мое дело», — часто повторял А. П. Бородин.

   

Партитура оперы «Князь Игорь». А. П. Бородин. 1890 г.

Главным музыкальным произведением всей жизни А. П. Бородина, над которым он работал в течение 18 лет, была опера «Князь Игорь». Либретто было написано композитором на основе русской эпической поэмы «Слово о полку Игореве» и представляло собой образец национального героического эпоса в музыке. Опера так и не была окончена. Уже после смерти Бородина оперу дописали и сделали оркестровку по материалам Бородина композиторы Н. А. Римский-Корсаков и А. К. Глазунов. Премьера прошла с большим успехом 23 октября (4 ноября) 1890 г. в Петербурге на сцене Мариинского театра.

В каком бы жанре ни сочинял Бородин, он создавал истинные шедевры, без которых сейчас немыслим современный музыкальный репертуар. Для того чтобы осознать место А. П. Бородина на мировом музыкальном Олимпе, достаточно назвать, кроме упомянутой оперы «Князь Игорь», Вторую симфонию («Богатырскую»), струнный квартет, известнейший романс «Для берегов отчизны дальней», написанный на смерть его давнего друга М. П. Мусоргского. 

В каком бы жанре ни сочинял Бородин, он создавал истинные шедевры, без которых сейчас немыслим современный музыкальный репертуар. Для того чтобы осознать место А. П. Бородина на мировом музыкальном Олимпе, достаточно назвать, кроме упомянутой оперы «Князь Игорь», Вторую симфонию («Богатырскую»), струнный квартет, известнейший романс «Для берегов отчизны дальней», написанный на смерть его давнего друга М. П. Мусоргского. 

По мнению Л. И. Дворецкого, гений Бородина-композитора несколько заслонил его облик врача и ученого, однако в историю отечественной науки он вошел и как создатель целой научной школы, автор десятка работ и исследований, явившихся вкладом в классику русской науки и завоевавших мировое научное признание еще при его жизни.

На могиле А. П. Бородина в Александро-Невской Лавре сооружен памятник из черного сердобольского гранита. Он изображает золотую страницу, оставленную Бородиным в истории русской культуры. На этой странице написано несколько тем из «Князя Игоря», «Второй симфонии», «Песни темного леса». На выступе — бронзовый бюст великого композитора, ученого-химика и врача. 

А на кованой решетке венки, один из которых сплетен из химических формул открытых им соединений.

Еще одним врачом, в жизни которого музыка занимала важное место, был Карл Андреевич Раухфус (1835–1915) — один из основоположников отечественной педиатрии и охраны материнства и детства, реформатор и новатор в деле строительства детских лечебных учреждений, подготовки педиатрических кадров, лейб-педиатр.

Карл Андреевич очень любил искусство, собирал картины, посещал выставки. Он глубоко чувствовал и понимал музыку. Завоевав авторитет как ларинголог, он познакомился со многими знаменитыми певцами и певицами, а также музыкантами. Благодаря общительному характеру знакомства часто перерастали в дружбу. Квартиру  Раухфуса часто посещали и давали  там концерты А. Г. Рубинштейн, виолончелист А. В. Вержбилович, певица М. И. Фигнер и другие музыканты. Когда приезжала итальянская или французская оперная труппа, Карл Андреевич устраивал на своих домашних вечерах их выступления. 

Этот краткий экскурс иллюстрирует неоспоримое значение музыки в жизни врачей и свидетельствует о ее важной гуманистической миссии. Для многих ученых-медиков музыка была откликом на их сердечный призыв, отражением эмоционального состояния, мыслей и чувств, позволяла им пребывать в гармонии с собой, отрешиться от суеты и погрузиться в божественное таинство бытия.

---

¹ Лио՛н Фейхтва՛нгер (Lion Feuchtwanger, 1884– 1958) — немецкий писатель

Литература

1. А. П. Бородин в воспоминаниях современников / Сост., текстолог, ред., вступ. статья и коммент. А. Зориной. М.: Музыка, 1985. 288 с.
2. Балакирев М. А. Летопись жизни и творчества / Сост. А. С. Ляпунова и Э. Э. Язовицкая. Л.: Музыка, 1967. 599 с.
3. Белоголовый Н. А. С. П. Боткин: Его жизнь и врачебная деятельность. СПб.: Тип. Ю. Н. Эрлих, 1892. 79 с.
 4. Бильрот Т. Домашний и госпитальный уход за больными / Пер. д-ров Гр. Герценштейна и И. Марголина. СПб.: Главное упр. Рос. общ. Красного Креста,1891. 244 с.
5. Billroth Theodor: Chirurgische Klinik, Zurich, 1860–1867: Erfahrungen auf dem Gebiete der praktischen Chirurgie. Berlin: A. Hirschwald, 1869. 633 p.
6. Billroth Theodor. Chirurgische Klinik, Wien 1868: erfahrungen auf dem Gebiete der praktischen Chirurgie. Berlin: August Hirschwald, 1870. 190 p.
7. Дворецкий Л. И. Музыка и медицина. Размышления о врачах и музыкантах. М.: МЕДпресс-информ, 2002. 168 с.
8. Зорина А. Г. Александр Порфирьевич Бородин (1833–1887). М.: Музыка, 1987. 192 с.
9. Евсеев М. А., Комарова Е. А. Теодор Бильрот: незаконченная симфония в хирургии // Хирургическая практика. № 2. 2013. С. 58–64.
10. Favara David M., Theodor Billroth: A Surgeon for the 21st Century // Researchgate [электронный ресурс]. URL: researchgate.net/publication/269285093_Theodor_Billroth_A_Surgeon_for_the_21st_Century» (дата обращения 11.10.2016).
11. Иванов Р. С. Врачебная этика и медицинская деонтология: Учеб.-метод. пособие. Л.: ЛПМИ, 
1990. 80 с.
12. Маслов М. С. К. А. Раухфус. 1835–1915. Л.: Медгиз. Ленингр. отд-ние, 1960. 118 с.
13. Михневич М. В., Кактурский Л. В. и др. Болезнь, смерть, бальзамирование и сохранение тела Николая Ивановича Пирогова. (К 130-летию со дня смерти Н. И. Пирогова) // Національна бібліотека України [электронный ресурс]. URL: nbuv.gov.ua/old_jrn/Chem_Biol/Vismorf/2011_2/pdf/54.pdf (дата обращения 11.10.2016).
14. Нилов Е. Г. Боткин. М.: Молодая гвардия, 1966. 160 с.
15. Пирогов Н. И. Анналы хирургического отделения клиники Императорского университета в Дерпте (год издания I: с 1 апреля 1836 г. по 1 апреля 1837 г.) // Пирогов Н. И. Собр. соч. в 8 томах. Т. 2. М.: Госиздатмедлит, 1959. С. 8–509.
16. Пирогов Н. И. Вопросы жизни. Дневник старого врача, писанный исключительно для самого себя, но не без задней мысли, что, может быть, когда–нибудь прочтет и кто другой (5 ноября 1879 — 22 октября 1881) // Н. И. Пирогов. СПб.: ВМедА, 2008.
 С. 292.
17. Фролова В. Евгений Баратынский // Проза.ру [электронный ресурс]. URL: proza.ru/2011/12/18/973 (дата обращения 11.10.2016).
18. Шабунин А. В. Болезнь Николая Ивановича Пирогова // Клиническая медицина. Т. 67. № 8. 1989. С. 149–152.
19. Штрайх С. Я. Николай Иванович Пирогов. М.: Военное издательство министерства вооруженных сил Союза ССР, 1949. С. 1.