Больница, врач, священник, больной во вчерашней, сегодняшней и завтрашней России

Больница. Больной

В древние времена при том уровне медицины, который тогда имел место, не было современных средств обезболивания, врачи пользовались разными подручными средствами. Как это происходило, живописно изображено на картине одного нидерландского художника: все с большим вниманием смотрят, как происходит удаление зуба; человек, который удаляет зуб, возможно, не имеет никакого медицинского образования.

Нередко при выполнении болезненных процедур больного приходилось держать. Средств общего обезболивания не было, поэтому ампутации, лечение ранений и пр. у больных вызывали большие страдания, перенося которые не все могли выжить. В те времена при хирургических вмешательствах вставали вопросы: что будет с человеком, как он это перенесет, выживет ли он, какие страдания испытывает он или семья.

Зачастую методы лечения включали в себя момент опыта, исследования. Но если мы коснемся истории нашего отечества, обратим внимание на то, что у нас к болезни всегда относились с христианских позиций. В России все-таки на первое место ставилось упование на Бога, молитва за больного человека. Когда врач был не в состоянии помочь, родные и близкие просили помощи Божией.

Говоря о христианских традициях врачевания, необходимо обратиться к опыту Византии. Так, до нас дошел устав (Типикон) 1136 г. монастыря Христа Вседержителя, построенного императрицей Ириной (ум.1124 г.), женою Иоанна Комнина, по которому можно составить представление о больнице при монастыре [1]. Она имела 5 отделений на 50 постоянных кроватей, из них 10 предназначались для раненых и травмированных, 8 — для больных с заболеваниями глаз, желудка и острыми болезнями, 12 — для больных женщин, остальные — для хронически больных. В каждом отделении имелось по 1 запасной кровати для нуждающихся в неотложной помощи. Больница обеспечивала больных одеждой, спальным бельем. На каждом отделении работало по 2 врача, 3 штатных и 2 сверхштатных помощника врачей и 2 служителя. В женском отделении в штате еще была акушерка. В ночное время в каждом отделении дежурили по одному помощнику врача. Кроме того, в больнице работали 2 старших врача. Помощь оказывалась и приходящим больным, для этого имелись 4 сверхштатных врача (2 хирурга и 2 терапевта) и 4 помощника врача. Обратите внимание на то, что десять веков назад уже имелась специализация и профессиональный подход к больному человеку, который эту помощь должен был получить.

Согласно Уставу работа врачей проводилась в две смены. Они обязывались ежедневно после утреннего псалмопения беседовать и осматривать больных, назначать лекарства и делать необходимые распоряжения. Старшие врачи совершали ежедневный обход больных, расспрашивали со вниманием и заботливостью «каждого о том, как он лечится», с усердием ли и старанием получает помощь от лиц, предназначенных для обслуживания. (Говоря о сегодняшнем дне, могу отметить, что есть такие отделения в некоторых клиниках, где эти классические принципы нарушаются — моменты обхода, разговоры с больным и с врачами опущены, или происходит не обход, а «оббег».) Старший врач должен «стараться дурное исправить, нерадивому делать замечания и немедленно устранять все то, что совершается вопреки долга». Они также наблюдали за питанием больных и снабжением их всем необходимым. В трудных случаях они определяли консультанта из числа больничных врачей для помощи амбулаторному врачу.

Для больных монахов в стенах монастыря была особая больница на 6 кроватей. Здесь же была богадельня для 24 увечных убогих, беспомощных и бесприютных стариков, а также лечебница для душевнобольных монахов. Когда их состояние ухудшалось, их переводили в больницу.

Таким образом, дело врачевания при византийском монастыре в XII в. было поставлено достаточно высоко.

Точных дат появления больниц на Руси пока не найдено. Но не подлежит сомнению, что возникали они одновременно с монастырями. Первое упоминание о монастырских больницах, дошедшее до нас, относится к X веку — времени княжения Владимира Святого. В «Уставе святого князя Володимира, крестившего Русскую землю» упоминаются бани, больницы и «врачи их». По словам Н. М. Карамзина, лечцы и больницы были «отчуждены от мирского ведомства», и в ряде летописей («Книга степенная царского родословия», Смоленская грамота, Устюжский летописный свод и др.) лечцы назывались «люди церковные богадельные» и находились они в ведении Церкви, как и упоминавшиеся здесь же монастырские больницы, гостиницы, странноприимницы: их «не подобает судити ни князю, ни боляром, ни судиям их». Основную роль в медицине играли эти врачи, хотя несомненно были и гражданские врачи из мирян, которые также принимали участие в деятельности монастырских больниц [2].
Основатели русского монашества и Киево-Печерской лавры (1051) свв. Антоний (983–1073 гг.) и Феодосий Печерские (ок.1036–1090 гг.) отличались самоотверженным служением страждущим. С христианской любовью ухаживал за больными св. Антоний, которому во врачевании помогал прп. Агапит (+1095 гг.), прозванный врачом безмездным. Никому не было отказа в помощи ни богатому, ни бедному, ни знатному, ни самому простому горожанину и селянину. Св. Феодосий вблизи Печерской обители создает особый дом для нищих и увечных: слепых, хромых, прокаженных и других недужных. Необходимо сказать, что все расходы по призрению всех этих многочисленных больных берет на себя монастырь, который отчисляет десятину от своих доходов. Таким образом, эти учреждения стали прообразом монастырских больниц, странноприимниц и амбулаторий на Руси.

Христолюбивым делам преп. Феодосия Печерского способствовал св. Ефрем Переяславский (+1104–1105 гг.), который познакомил Русь с новыми для нее учреждениями и впоследствии сам стал основателем больниц на Руси. Нуждаясь в уставе иноческого общежития для устроенного им надпещерного монастыря, преп. Феодосий обратился к св. Ефрему, находившемуся в Константинополе и изучавшему в тот период Устав Константинопольского монастыря св. Феодора Студитского. Получив устав от св. Ефрема, преп. Феодосий нашел в нем наряду с другими иноческими обязанностями указание на призрение больных и странников и правила этого призрения, что воспринял с особым вниманием и усердием. В 1073 г. св. Ефрем возвратился на родину в Переяславль и, как следует из летописей, в частности Никоновской [3], стал обустраивать и украшать свой епархиальный город и другие города своего епископатства церквами, создавал первые больницы «се же не бысть прежде на Руси», в которых врачи лечили всех бесплатно. Каждый больной того времени, попадая в монастырскую больницу, выражаясь современным языком, мог получить бесплатное медицинское обслуживание. Организация их была еще тогда исключительным явлением. Свидетельство летописца дает основание предположить, что в 1091 г. была создана едва ли не первая больница [4].
Пристанища для убогих и увечных назывались богадельнями от слов «Бога дело». При церквах они отчасти заменили те общественные трапезы Церкви первых веков существования, куда, руководствуясь христианской любовью и благочестием, приносили для престарелых и болящих, убогих и сирых пищу, питье и другие дары [5].
Однако не во всех монастырях помощь страждущим оказывалась с тем вниманием, которое встречалось у их основателей. Кроме того, объем этой помощи не позволял призреть всех нуждающихся. Поэтому в 50-х годах XVI в. была сделана попытка возложить на государство какую-то часть заботы о здоровье людей, об общественной поддержке больных и немощных. Церковный Стоглавый Собор 1551 г. с участием царя и боярской думы предписывал повсеместно устраивать богадельни для «прокаженных, престарившихся, по улицам в коробах лежащих, на тележках и на санках возящих, и не имущих где главы приклонити».

Больницы при монастырях, упоминаемые в летописях, не представляли собой лечебных заведений в нашем понимании. Это были скорее приюты, главной целью устроителей было не лечение, а призрение, хотя врачебное искусство здесь очень почиталось. В настоящем смысле больничные заведения на Руси появляются после 1682 г., когда по указу царя Феодора Алексеевича было повелено устроить в Москве «две шпитальни».

Начавшийся во второй половине XVII в. разрыв светского и церковного мировоззрений значительно усилился в XVIII в. В связи с упразднением Петром I патриаршества на Руси (1709) состояние всех богоугодных заведений резко ухудшилось. Многие богадельни если и не закрылись, то пострадали. Помещения заменялись на более простые, средства на благотворительность сократились и отпускались централизованно из Синодального экономического правления.

Однако в то же время в §46 Духовного регламента предписывалось на доходы с вотчин монастырских построить странноприимницы или лазареты и «велеть в них по рассмотрению собирать престарелых и здравия весьма лишенных, кормиться собой не могущих и промышленников о себе неимущих, и велеть о таковых в славу Божию потребами покоить» [6]. Необходимо сказать, что царь Петр I ввел особое положение для раненых, т. е. для людей, имевших штыковые и другие ранения. Такие воины должны были распределяться по монастырям, в которых происходило их питание, лечение, поддержка и духовная, и физическая, таким образом монастыри выполняли при Петре I роль реабилитационных центров для раненых во время военных кампаний.

С 1764 г. богадельнями стала ведать коллегии икономии, и в этот же год было разрешено частным лицам открывать их. Поэтому в конце XVIII–XIX вв. богадельни открывались в большей степени не церквами и монастырями, а на средства благотворителей из мирян. Известными жертвователями были князья Голицыны, граф Шереметев и др.

Однако при ряде монастырей богадельни продолжали существовать. Причем нередко понятия «богадельня» и «больница» соединялись. В Саровской пустыни существовала больница, на самом деле богадельня, где жили монахи, которые по возрасту (не моложе 60 лет) или самочувствию не могли себя обслуживать. В 1780 г. здесь же была построена каменная больница и больничная церковь. Больница для монахов на 12 кроватей открылась в 1891 г., на рубеже XX в., и была оборудована соответственно требованиям того времени. Здесь была аптека, лаборатория, отдельная кухня, помещения для медицинского и вспомогательного персонала. Предназначена эта больница была только для монахов. Впоследствии стала оказываться помощь всем приходящим и обращающимся. Заболевшим богомольцам медицинская помощь оказывалась отдельно. Для этого была организована амбулатория и небольшой стационарный приемный покой с двумя отделениями, мужским и женским, на 8 кроватей. Вся помощь, в том числе и выдача лекарств, была бесплатная. За 1894 г. помощь врача получили 3500 человек, пришедших в Саров. Это достаточно большой объем помощи для того времени.

Монастыри с древности были единственным пристанищем, где занимались призрением душевнобольных. Душевноболящие находили пристанище в монастырях, там этим людям помогали проходить лечение и реабилитацию. (После революции эта реабилитация душевнобольных практически прекратила свое существование.) Сам строй монастырской жизни благоприятно воздействовал на человека. Однако, не все монастыри принимали душевнобольных из-за отсутствия мест или помещений. Как раньше, так и в дальнейшем монастыри оказывали разнообразную помощь населению во время стихийных бедствий, войн и эпидемий. 

В монастырях также получали помощь инфекционные больные. Итак, оказание помощи при монастырях носило многопрофильный характер.

Церковный устав, которым руководствовались в середине XIX в., требовал, чтобы при монастырях были врачи. Глава 46 Типикона дает рекомендации, суть которых сводится к тому, что игумен монастыря отвечает за тех больных людей, которые находят пристанище в этом монастыре.
С 1866 г. Св. Синод специально предложил устроителям монастырей учредить при них заведения благотворительного и воспитательного характера. В конце XIX, начале XX века монастыри, продолжавшие традиции, способствующие духовному и физическому здравию, в монастырских лечебных учреждениях сочетали приемы народной медицины и достижения современной медицинской науки.

В 1908 г. на территории православных монастырей было 195 лечебных учреждений практически с 2000 кроватей, а в 1910 г. их было уже 230 с 2313 кроватями [7]. Только в уездах и вотчинах Троице-Сергиевой лавры имелось 1132 помещения для призрения в 12 городах и 407 разных помещений в разных населенных пунктах с 1993 кроватями По-прежнему медицинская помощь оказывалась не только монахам и монашкам, но и мирянам, приходящим в монастырь.

Широко были известны своей лечебной деятельностью монастыри: Киево-Покровский общежительный женский, Костромской Богоявленский Анастасьевский монастырь, Леснинский Богородицкий и Пюхтицкий монастыри.

Отдельно следует сказать о Киево-Покровском женском монастыре. Безусловно, объем и виды медицинской помощи, которые оказывались в этом обители, были связаны с личностью устроительницы, монахини Анастасии (великой княгини Александры Петровны  — дочери Петра Ольденбургского и супруги великого князя Николая Николаевича, брата императора Александра II). При монастыре работали амбулатория и больница, в которых применялись последние медицинские новации своего времени. Первый рентгеновский аппарат в России был установлен именно в Киево-Покровском монастыре. За 20 лет с 1883 г. по 1903 г. в амбулаторию обители было сделано 1138747 посещений, здесь было произведено 20144 операций. Прием в амбулатории велся практически по всем специальностям. В больнице за те же годы было произведено 7000 операций, из больничных аптек было отпущено бесплатно 1 200 000 доз лекарств. Больница Покровского монастыря имела 8 отделений: два гинекологических — на 58 больных, внутреннее — для 40 женщин и 10 детей, Никольское уединительное — на 5 кроватей, заразное — на 12 кроватей, для неизлечимых — на 15 кроватей, для оперированных странников и для слепых — на 20 мест. Описание больницы свидетельствует, что она соответствовала медицинским стандартам и требованиям времени.

Кроме того, монастыри были сосредоточием оказания социальной помощи. На их территории располагались различные приюты для хронически больных, слепых и неизлечимо больных. В наше время люди нередко не знают, куда определить своих психически больных или тяжело болящих родственников, которые раньше находили приют на территории монастырей. Система оказания помощи при обителях была разрушена, и сейчас вопрос организации ухода за такими людьми остается открытым.

В военные годы в монастырях велась подготовка сестер милосердия. Так, в том же Киевском Покровском монастыре во время русско-японской войны были организованы курсы для подготовки сестер милосердия военного времени. В них организовывались лазареты для больных и раненых. Во время эпидемий в монастырях открывались временные больницы, например, Киево-Печерская Лавра открыла больницу для 40 тифозных больных мужчин, а Мариинская община Красного Креста — для 40 женщин.
Был разработан проект призрения хронических и неизлечимых больных при монастырях, т. к. было подсчитано, что только 6% нуждающихся среди населения России могли попасть в существующие больницы, остальные оставались без всякой медицинской помощи.

Нужны ли нам сегодня монастырские больницы? В настоящее время существует Центральная клиническая больница Московского Патриархата святителя Алексия, митрополита Московского, которая является практически больницей светской, но под церковным управлением. Там работают в основном верующие врачи, хотя встречаются и достаточно далекие от Церкви специалисты. Вторая такая клиника — в Санкт-Петербурге: епархиальная православная церковная больница святой блаженной Ксении Петербургской. Все храмы Санкт-Петербурга вносят пожертвования на содержание этой больницы. Больница имеет гериатрическую специализацию, в ней проходят лечение прихожане разных храмов, церковно- и священнослужители. Врачебный штат больницы очень
ограничен.

Современные медицинские технологии влекут за собой немалые расходы на высокотехнологичные операции. Стоимость некоторых оперативных вмешательств и современной аппаратуры баснословно велика, и ни один монастырь, ни один церковный центр не может обеспечить проведение лечения. Для медицинских вмешательств требуются специальные условия асептики, антисептики, определенные санитарно-гигиенические нормы, и поэтому организация монастырских больниц будет очень затратным делом, которое совершенно не имеет никакой логики. Сегодня есть высокотехнологические государственные медицинские центры, институты, больницы, уже отработана система оказания специализированной медицинской помощи населению. Развитие монастырских больниц в наше время потеряло тот исторический смысл, который был в предыдущее время.

Сейчас должен быть совершенно другой путь, путь христианизации медицины — путь вхождения церкви во взаимодействие с государственными лечебными учреждениями. Это путь достаточно сложный, но у Церкви и общества другого пути на данный момент нет.

В настоящее время наблюдается переход медицинских технологий на другой качественный уровень. Современная медицина характеризуется появлением различных технических устройств (искусственные органы чувств, биомеханические устройства, замещающие отдельные части организма и т. д.). Но страдание больного остается таким же, как и в прежние времена: как страдал больной в XI веке или в XVI, так и в XXI и XXII веках будет страдать. Несмотря на все технические достижения, сегодняшний больной так же нуждается во внимании, как и сотни лет назад. Неоказание внимания больному — это основа врачебной ошибки, конфликтов. Душевный, психологический фактор очень важен. Если больной имеет утешение и поддержку, течение болезни протекает совершенно по-другому.

Милосердное служение для больного также крайне важно, когда оказывается не только душевная помощь, но происходит духовное укрепление — человек чувствует любовь Божию через руки сестры милосердия или медперсонала. Пациенту важно не только чувствовать, что его лечат, но и чувствовать Божию помощь и Божию поддержку во время своего лечения. Сегодня священнослужители вернулись в больничные стены. Современный больной имеет в отличие от больного советского времени возможность участвовать в таинствах в больнице, исповедоваться, причаститься Святых Христовых Таин. Даже один разговор со священнослужителем мало воцерковленному человеку может дать надежду на выздоровление, утешение, смирение перед своей болезнью. Тогда совершенно по-другому протекает сам клинический процесс.

Что ждет больных в будущем?

Конечно, необходимо предоставить больным хорошие условия лечения. В будущем, возможно, для ряда больных будут недоступны некоторые виды медицинской помощи. Не каждый больной сможет оплатить свое лечение, получить квоту. В некоторых больницах сами больные должны оплачивать свое лечение. Очень большую опасность представляет миф о так называемой всесильности медицины. Мы называем его «прелестью», в которую может впадать больной: это оскудение веры людей вследствие ложной уверенности в эффективность новых медицинских методик и техник. Больные не видят руку Бога в своем лечении. Конечно, в будущем необходимо тесное взаимодействие Церкви и медицины в лечебном учреждении.

Безусловно, сегодня совершенно другой уровень техники, медицинских технологий, совершенно другие аппараты, такие как искусственная почка, ухо, суставы и т. д. Возможно ли, чтобы наши больные в будущем не болели? Отвечая на этот вопрос, преподобный Серафим Саровский говорил, что это невозможно; болезни — это результат грехопадения человека. Поэтому от наших больных мы, врачи и священники, ждем, в первую очередь, надежду на Бога, а потом на врача.

Необходимо, чтобы были правильно расставлены ориентиры. Должно быть здоровое христианское отношение к болезни и понимание ее смысла в жизни: для чего заболел, почему заболел, в результате чего заболел, какой смысл этой болезни, как переносить? Необходимо восприятие врача не как Бога, а как орудие промысла Божиего — т. е. видеть через врача действующую руку Божию, приносящую исцеление и выздоровление. Мы ждем от больных благодарение Богу за болезни и благодушное терпение, обязательно благодарение. Современные больные очень часто ропщут, часто недовольны, воспринимают болезнь не как благо и очищение души, а как зло.

И, конечно необходима молитва Богу за себя, за врача. Если задать больным вопрос: молитесь ли вы за врача, как зовут врача, который будет оперировать, многие — больше половины больных, которые берут благословение на операцию, не знают даже имени и отчества своего врача. И когда их просишь помолиться, они не могут. Необходимо преодолеть этот внутренний эгоизм: молиться Богу за себя, за врача и за других больных.

Врач

Безусловно, высоконравственными были слова античной клятвы Гиппократа. В I–II в. по Рождеству Христову христианские врачи Греции переделали эту клятву и служили не в честь Гигиеи и Панацеи, а в честь Святой и Единосущной, и Нераздельной Троицы. Но все основные принципы клятвы Гиппократа вошли в основу этического кодекса врачей тех времен и последующих эпох.

Врачей того времени отличала особая сословность, занятия происходили где-то в анатомических театрах, физиологических кабинетах, красивая одежда, уважительное отношение характеризовали врача. Врачи прошлого имели широкий профиль. По воспоминаниям современников, святитель Лука оперировал практически все области человеческого организма: глаза, брюшную полость, суставы. Он выполнял операции полостные на желчном пузыре, гинекологические, нейрохирургические, совершал трепанацию черепа. Это был врач, всесторонне развитый после такой земской подготовки. Многие врачи того времени обладали широким спектром, широкими возможностями деятельности. Сегодняшний врач движется в сторону узкой специализации, он должен быть со всех сторон начитан и обладать колоссальным объемом знаний и понимания физиологии человеческого организма.

Сегодня врач не может охватить столько специальностей, сколько их было в дореволюционные времена, требуется высокий уровень специализации для того, чтобы конкретно и хорошо знать тот раздел медицины, в котором врач работает. Хирургические операции, новые приспособления — современный врач должен владеть всем этим многочисленным оборудованием, которое ему предлагается.

Когда к нам пришли эндоскопические методы, появились методы владения микроскопом и т. д., мы отметили, что пропускали очень много патологии. Улучшилось качество диагностики, а значит, мы научились отвечать на те вопросы больных, на которые не могли ответить раньше. Сегодня на роботе «Да Винчи» около пяти разных манипуляторов, которыми хирург должен научиться оперировать с помощью своей кисти и своих десяти пальцев. Врач сегодня должен прекрасно владеть методами различного компьютерного мониторинга.

Нынешнее время — этот период, когда было отнято духовное начало, т. е. разрушено гармоничное сочетание духовного, душевного и телесного, это святоотеческое учение, о котором знали дореволюционные врачи. В советское время все это было практически уничтожено, что, безусловно, отразилось на этическом состоянии врачей и отношении к различным медицинским технологиям. И нам сегодня приходится возвращаться к духовному началу медицинского служения.
 \

Что в будущем ждет наших врачей?

Конечно, необходим высокий уровень подготовки, специализации врача, обмен передовым опытом, продолжительное обучение, владение дополнительными навыками в области информатики и коммуникации, чего не было раньше. Если в советский период отрицалась вера в Бога, то сегодня одним из моментов профессионального уровня врача является его знание особенностей оказания медицинской помощи людям с различными религиозными верованиями. Тем более, если врач работает в России, он должен знать духовно-христианские основы медицины для того, чтобы это было его этическим базисом во время лечения больных.

Чего мы ждем от врачей? От врачей мы ждем веры, которой подчас нет. В 2005 г. у меня было диссертационное исследование, в котором было выявлено, что около 80% врачей считают себя верующими, православными. Но при анализе глубины веры выяснилось, что из этих 80% только 0,5–2% являются по-настоящему верующими, которые живут настоящей церковной жизнью, участвуют в таинствах, имеют духовника и молятся за больных. Зачастую у врачей нет милосердия, которое ушло и уходит благодаря циничному отношению к больным и отсутствию, чистоты душевной и христианской совести. От врача ждем исполнения клятвы Гиппократа в христианском понимании, высокого профессионализма и верности долгу и своему служению. Человек, обратившийся к врачебной специальности, должен понимать, для чего он в нее пошел. Он должен относиться к своему служению адекватно, понимать, что у врача нет границ рабочего дня, понимать, что он может быть поднят в любое время дня и ночи. Верность долгу и служению — это то, чего мы ждем сегодня от врачей.

Священник

Время монастырской медицины ушло.

И сегодня священник не может просто, если он не служит в загородном храме, пройтись по снежной дорожке и спокойно почитать Псалтирь или правило ко святому Причащению. Сегодняшний священник в больнице связан со всем, что в ней происходит. Служение священника в медицине можно разбить на этапы — монастырская медицина (роль священника здесь понятна); советский этап — деятельность священника практически была запрещена. За помощь больному в советское время священник мог быть этапированным в 24 часа из того города, в котором он служит.

Современный этап служения священника достаточно сложный. Существуют определенные соглашения, по которым пускают священника в больницу, но все зависит от конкретного главы лечебного учреждения, от личных контактов, от связей, от того, кем является по вероисповеданию главный врач больницы. Бывает, что сменяется главный врач больницы и идеологические представления нового главы приводят к тому, что он изгоняет Церковь и священника из больницы.

Достаточно сложно положение священника в больнице в настоящее время. Уже много раз было сказано, что не существует сегодня законодательной базы, по которой бы строились все соглашения между Минздравом и Патриархией. Эти взаимоотношения не имеют легитимного характера. Они не имеют юридической базы, которая бы позволила священнику выполнять свой долг до конца. Мы сегодня сталкиваемся с ситуациями, когда заведующие реанимационных отделений не пускают к больным священнослужителей, и больной умирает без последнего напутствия Святых Христовых Таин. Поэтому законы об оскорблении религиозных чувств, которые сегодня выходят, очень важны.

В нашей стране существует законодательство о свободе совести, немногие священнослужители и светские врачи знают о том, что препятствие в оказании помощи больным подлежит административной, а также уголовной ответственности. Но для того чтобы настоять на своих правах, необходимо знать, как их реализовать, какие бумаги должны быть написаны, какие подписи собрать под документами. Сегодня, несмотря на препятствие медперсонала, священник получил доступ к больному.

Нередко мы сталкиваемся с ситуацией, когда заведующие кричат на священнослужителей и выгоняют их с отделения. Сегодня это реальность дня. И в то же время сегодня мы видим примеры содружества врачей и священников, их взаимопонимание. В частности, в одном городе мы столкнулись с такой ситуацией: все главные врачи больниц стараются помочь священникам устроить в стационарах домовые церкви.

Говоря о будущем священства, безусловно, мы видим священника в больнице. Реальность настоящего времени: священнослужитель одновременно является врачом. Практически в каждой епархии есть священники, которые не только служат, но и занимаются врачебной деятельностью. Конечно, этому мы обязаны прецеденту, созданному святителем Лукой, который обращался к врачебной деятельности на высоком уровне, будучи доктором медицины, профессором и лауреатом Сталинской премии и в то же время архиепископом Русской Православной Церкви.

Больничное священство можно разделить на две категории: те, кто пришли служить в больницу по призванию, и те, кто пришли по благословению. Последние не все имеют желание служить больным, и у них иногда не хватает опыта. Некоторые священнослужители приезжают и спрашивают: «А как служить в больнице?» Другие говорят: «Я не служил и служить не смогу».

Будущее священства, работающего в больнице, и вообще священства мне хотелось бы охарактеризовать теми идеями, которые более восьмидесяти лет назад были высказаны в работе «Чего мы ожидаем от наших пастырей?» известным религиозным философом Иваном Александровичем Ильиным, который оставил обширное духовное наследие и для больных, и для священнослужителей. Практически многое, предсказанное им, сбылось и сбывается.

В своей работе И. А. Ильин пишет: «В России началась великая борьба за религиозное очищение и обновление. Надо предвидеть, что это будет борьба большого напряжения и долгого дыхания. Русский человек должен вернуть себе цельную веру, в которой сердце и разум, созерцание и воля сольются в единый поток такой силы, что на него отзовется и самый инстинкт; тогда будут найдены новые творческие идеи и создастся новая христианская культура. От христианского пастырства нам надо ждать совета и помощи в этом деле. И православное духовенство найдет в себе духовную силу, мудрость и искренность для этого подвига.

Чего же мы, православные христиане, желаем от наших пастырей? С какими запросами мы идем к ним? Чем они могут заслужить нашу любовь и наше доверие?

Не буду говорить о богословском образовании и о подготовке к духовному пастырству, прозорливому и бережному в личном общении. Само собою разумеется, что духовным лицам надлежит знать Писание, и Предание, и все учение Церкви лучше нас и разуметь все это глубже нас, чтобы помогать нам в часы сомнения и в поисках разумения. Они должны владеть душевно-духовным искусством пастыря, глубокочувствием и ясным взором духовника, проницательно разумеющего индивидуальную человеческую душу и способного указать ей в трудную минуту жизни верный путь. Эти познания необходимы, это искусство драгоценно; здесь не может быть двух мнений. Но мне кажется, что мы ожидаем от них большего; что для нас важнее всего — истинный и живой евангельский дух, тот дух, который свидетельствует нам о Христовой благодати. Я разумею: молитвенную силу, любящее сердце и свободную, живую христианскую совесть...

Что может дать человеку богословское наставление, проистекающее из отвлеченного, сухого, логически умствующего рассудка, не созерцающего сердцем Христа Спасителя и не помогающего нам увидеть Его? Какое значение имеет абстрактная «экзегеза» или дедуктивный аргумент в созерцательных и молитвенных пространствах живой религиозности? Могут ли они дать религиозную очевидность душе, ищущей Божьего света и огня, чающей живого Бога? Сколько раз, слушая за границей беседы и проповеди инославного духовенства, мы думали о том, как богато оно книжною образованностью и как скупо оно в дарах сердца и духа! Как чуждо это русской православной душе!

Поистине, нет лучшего религиозного научения, нет более действительного проповеднического служения, как сила и искренность личной молитвы. Ибо вера крепнет и распространяется не от логических аргументов, и не от усилий понуждающей воли, и не от повторения слов и формул, но от живого восприятия Бога, от молитвенного огня, от очищения, подъема и просветления сердец, от живого созерцания, от реального восприятия благодати. Я полагаю, что многое зависит от способности священника искренно и беззаветно молиться сердцем, ибо если он способен к этому и если он молится так в своем уединении, то церковная его молитва будет зажигать, очищать и просветлять сердца его прихожан. Это пламя одинокой молитвы будет гореть и в его церковном богослужении, и в его проповеди, и в его жизненных делах.

И мы, его прихожане, сразу почувствуем сердцем, что «Сам Дух» молится в нем «воздыханиями неизреченными» (Рим. 8, 26) и что эти воздыхания передаются и нам по неизреченным путям.

Пастырь, коему присуща эта искренность и сила молитвы, является как бы «неопалимой купиной» в своем приходе: прихожане его, иногда сами того не замечая и не разумея, становятся соучастниками его молитвы; им передается теплота его веры; они приобщаются его духовному полету. Его поучения воспринимаются по-особому: не только умом, но и сердцем, живою совестью и честною волею. Его беседы несомы творческим духовным опытом, они проникнуты живым христианским созерцанием, они идут из сердца и воспринимаются всею душою. И уже простая встреча с ним испытывается как утешение и безмолвное ободрение.

А в основе этого лежит некий религиозный закон, согласно которому глубина веры растет и крепнет в молитве, ибо молитва есть благодатное вознесение души к Богу, озаряющее, очищающее и удостоверяющее. Вот почему пастырь должен быть живым источником и живою школою молитвы.

Второе, что мы желаем найти в нем, — это живое любящее сердце. Ведь лучшее христианское благовествование и утешение проистекает из доброты и сердечного понимания. Пока человеческое чувство сохнет и глохнет в умственно-отвлеченных богословских построениях, пока ум холодно рассуждает и выносит приговоры, враждует в прениях и каменеет в ненависти, — до тех пор человеку остается недоступным все откровение Господа Христа. Бессердечные люди не постигают в Евангелии самого главного, а поняв, не живут им и не осуществляют его. Черствая жадность делает человека слепым и глухим. «Реки воды живой» (Ин. 7, 38) текут только для любящих людей, ибо любовь отверзает человеку зрение и слух — и для Христова откровения, и для жизни и страдания других людей.

Если священник имеет эту любовь, то она чувствуется и в его церковной молитве, слышится и в его проповеди, обнаруживается и в его делах. Кто беседует с ним или помогает ему, у того возникает особое ощущение: он чувствует, что воспринял от своего духовника нечто драгоценное, жизненно важное и ободряющее, что он испытал свет и теплоту духовного огня, что он почувствовал живую доброту, что он приблизился к тому, что разумел Христос, когда говорил о любви. Ибо живое сердце имеет запас доброты для всех: утешение для горюющего, помощь для нуждающегося, совет для беспомощного, ласковое слово для всякого, добрую улыбку для цветов и для птичек. И простое обхождение с таким человеком становится незаметно живою школою сердечного участия, любовного такта, христианской мудрости. И все это прекрасно и благодатно, ибо истинный духовник есть носитель христианского духа, духа любви и сердечного созерцания.

И вот третье, чего мы ищем и ждем от нашего пастыря, — это свободная и творческая христианская совесть. Эта совесть должна жить в нем как самостоятельная и независимая сила, как критериальная мера добра и зла, мера, по которой мы могли бы проверять, выправлять и крепить нашу собственную совесть. Там, где мы подчас беспомощно сомневаемся и колеблемся, он, как мастер совести, должен видеть ясно и глубоко, где мы блуждаем и заблуждаемся, он должен знать и указывать прямую дорогу; где мы вопрошаем, он должен иметь ответ. Он должен поддерживать нас в искушениях и соблазнах, он должен быть нашей опорой в колебании и изнеможении. Он должен сразу прозревать, где есть нечестность, неискренность, измена, но при этом — хранить справедливость в суде и осуждении.

Нам нужен искренний и откровенный исповедник, ничем и ни в чем не подкупный, не алчный, бесстрашный пред сильными и свободный от властолюбия; нам нужен живой очаг христианской совести с чистым пламенем и кротким светом.

Мне не кажется при этом, что высказанные мною ожидания слишком высоки и трудны в осуществлении, ибо дело священника, пастыря и духовника не есть обычная профессия, сходная с другими, но требует особого призвания и особых даров. Эти дары даны не всякому, но кому они не даны, тот не должен посягать на это звание. Здесь дело не столько в «знании» и «умении», сколько во «вдохновении»; не столько в обрядовой словесности, сколько в живой полноте чувства; не в отбытии «требы», а в духе ее совершения. Пастырь, не знающий об этих требованиях и не укрепивший в них своего сердца, — на чем утвердит он свою веру и молитву, как поведет он своих прихожан к Богу? Это главное. Это самое существенное в вопросе о грядущем религиозном устроении России» [8].

Это представление нашего предыдущего поколения. Так оно видело нас в наше время. То, что сказано И. А. Ильиным, простирается не только на настоящее, но и на наше будущее. В будущем от нас требуется самоотверженное служение, подвиг, святость жизни, соответствие жизни и учения. И, конечно же, если взять какой-то частный момент, это подготовка по начальным медицинским знаниям для пастыря, знание особенностей всех современных медицинских тенденций и технологий. Необходимо, чтобы пастырь видел лечение. Это позволит ему реализовать свое служение больным и с духовной стороны, и со стороны чисто образовательной. Пастырь будущего времени не может ограничиться только стенами своей духовной школы. Если он собирается посвятить свое служение больным в больнице, он должен внимательно изучать все особенности технологии, все особенности течения медицины и уже заранее быть готовым к тем вопросам, которые поставит перед ним будущая практика.

Литература

1. Дмитриевский А. А. Описание литургических рукописей, хранящихся в бибилиотеках православного Востока // Памятники патриарших уставов и ктиторские монастырские типиконы. Киев, 1895. Т. 1. Ч. 1. С. 80–90.

2. Мирский М. Б. Медицина российского средневековья // Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и история медицины. 2000. № 2. С. 59–62.

3. Полное собрание русских летописей. VIII. Летописный сборник именуемый Патриаршею или Никоновской летописью. Санкт-Петербург, типография Эдуарда Праца, 1862.

4. Новомбергский Н. Я. Врачебное строение в допетровской Руси. Томск, 1907. С. 302.

5. Снегирев И. Справки о начале богаделен и о быте нищих в Москве до XVIII века / Литературный вечер. 1844. С. 16–28.

6. Духовный регламент Петра Великого. Киев, 1823. С. 219.

7. Блохина Н. Н. Медицинские учреждения женских православных монастырей в деле охранения народного здравия дореволюционной России // Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и история медицины.2001. № 4. С. 51–53.

8. Ильин И. А. О России / Чего мы ожидаем от наших пастырей? М.: Издательство Сретенского монастыря, 2006.