Жена и дети святителя Луки: отказ от мифов 

Сегодня в литературе о святителе Луке, в популярных изложениях его биографии бытует несколько предубеждений, которые хотелось бы рассеять с помощью фактов и воспоминаний людей, лично знавших святителя и его семью.

Например, распространено мнение о жене святителя, Анне Васильевне, основанное на книге М. А. Поповского: «в тени знаменитости всегда таится страдающая женщина» [4, с. 50]. Жена святителя якобы страдала от недостатка сильных впечатлений, ожидала «большой яркой любви» и была разочарована своей семейной жизнью. Совершенно очевидно, что Марк Александрович пытается подменить установки людей, которые выросли в недрах православия и воспринимали супружество как венец царский и терновый одновременно, представлениями о идеале семейной жизни второй половины двадцатого века. Внешняя красота в то время, когда

Анна Васильевна, в девичестве Ланская, была молодой девушкой, не ставилась во главу угла. И не только красотой привлекла она будущего Святителя, но и кротостью характера, и чистотой души. В госпитале, где работала А. В. Ланская, ее называли «святой сестрой». Вступая в Киевскую Мариинскую общину сестер милосердия, она дала обет безбрачия и нарушила его, полюбив молодого врача. Анна Ланская выбрала в мужья человека, который вряд ли мог обещать ей обеспеченную жизнь: они познакомились, когда Валентин Феликсович был еще студентом медицинского факультета. Девушка уже отказала двум военным врачам, просившим ее руки, но не отвергла будущего хирурга. Ю. Л. Шевченко считает, что в Киевский отряд Российского Красного Креста, отправившийся на театр военных действий русско-японской войны, В. Ф. Войно-Ясенецкий попал только ради нее. «Узнав о скором отъезде Ланской, он не допускал даже мысли, чтобы „святая сестра“ уехала на войну одна, надолго лишившись его помощи
и поддержки» [5, с. 62–63].

После того, как молодые люди соединили свои судьбы перед лицом Господа, обвенчавшись в Читинской церкви Архангела Михаила, их жизнь строилась по христианскому укладу. Анна Васильевна первые годы помогала мужу с заполнением больничных карт и другой бумажной работой, а позднее старалась, как могла, облегчить его жизнь, терпеливо неся крест быта. Она сама «обшивала и кормила шестерых», вспоминала прислуга Войно-Ясенецких в Переславле-Залесском Е. Н. Кокина: «Мужа любила без памяти. Ни в чем ему не перечила. Может, и были между ними какие нелады, но при детях и прислуге — ни-ни. Барин был суровый. К делам домашним не прикасался. Лишнего слова никогда не говаривал» [4, с. 65].

В Переславле-Залесском, Анна Васильевна, по-видимому, завела небольшой огород, одно время были у нее и цесарки: в архиве семьи сохранилась фотография, где жена хирурга кормит домашних птиц. «Фотографировать начал Валентин Феликсович в Переславле, — пишет М. А. Поповский, — Мастерством этим, как и всем, что делал, овладел капитально. Завел свою фотографическую аппаратуру. По многу раз фотографировал анатомические объекты и всякий раз записывал в специальную книжечку, какая была выдержка, освещенность, диафрагма, какой получился снимок» [4, с. 73]. В «Отчетах о деятельности Переславской земской больницы» появились фотографии пациентов. Иногда — к сожалению, очень редко! — под объектив его фотоаппарата попадали и члены семьи.

Нужно осторожно относиться к свидетельствам сыновей о том, что раннюю смерть жены святитель считал чем-то вроде возмездия, напомнившего, что ему надо «замаливать грех до скончания дней» [1, с. 15]. Сам же святитель писал: «Она дала обет девства. Выйдя за меня замуж, она нарушила этот обет, и в ночь перед венчанием в церкви, построенной декабристами, она молилась перед иконой спасителя, и вдруг ей показалось, что Христос отвернул свой Лик, и образ Его исчез из киота. Это было, по-видимому, напоминание о ее обете и за нарушение его Господь наказал ее невыносимой патологической ревностью» [7, с. 19]. Не прав Марк Поповский, не о своих «упущенных возможностях» страдала Анна Васильевна: ее сердце мучило сознание греха и тревога потерять любовь мужа. Хотя и была эта тревога напрасной. Дочь святителя Елена Валентиновна подтверждает: «Папа очень тяготился этой ревностью, и мне кажется, что бедная мама ревновала напрасно, так как папа был очень строг к себе и очень любил маму». То же подтверждает и прислуга Е. Н. Кокина: «Барин не мог видеть чужих женщин» [4, с. 60]. Анна Васильевна, как могла, боролась с искушением. Есть фотография Анны Васильевны в Переславле-Залесском с игуменьей Федоровского монастыря Евгенией и старшими детьми, в гостях у матушки в 1913 г. У Анны Васильевны, ожидавшей в то время четвертого ребенка, спокойное, умиротворенное лицо. Всепонимающий, мудрый взгляд у матери игуменьи. Вероятно, многие вопросы духовного плана Анна Васильевна могла обсуждать с нею.

У нас нет оснований сомневаться в том, что Анна Васильевна Войно-Ясенецкая относилась к реалиям своей супружеской жизни не как к последствиям «счастливого» или «несчастливого» выбора, а считала его волей Божией. Строгий уклад семьи, вполне отвечавший православным канонам благочестивой жизни, не был для нее тяжестью или разочарованием. Мы знаем точно одно: Анна Васильевна была единственной женщиной в жизни святителя Луки (В. Ф. Войно-Ясенецкого), память о ней хранилась в семье как святыня.

Есть свидетельства ташкентских коллег, что перед смертью Анна Васильевна просила мужа ежедневно читать ей Евангелие, и они вместе находили в словах Спасителя силы и мужество встретить то, что было им уготовлено Господом. Что это, как не домашняя церковь? На могиле жены будущий святитель написал слова из Евангелия: «чистая сердцем, алчущая и жаждущая правды».

В массовом сознании утвердилось также мнение о сыновьях святителя как о людях, которые были далеки от своего отца. Считается, что уважали они только его научные успехи, но духовно к нему не были близки. Это не соответствует действительности. Сыновья святителя были, как и он сам, людьми высокого интеллекта, непростой судьбы и неоднозначных характеров. Не будем забывать, что они, будучи сыновьями «врага народа», подвергались гонениям за отца. Но все трое добились немалых успехов в медицине и биологии. Михаила Валентиновича порой раздражала или огорчала слава их отца, связанная не с его научными достижениями, а со служением в церкви. Эти настроения подтверждает письмо М. В. Войно-Ясенецкого, написанное им брату Валентину из санатория Репино 11 декабря 1984 г.: «...Обсуждение методологии работ отца и значение двух его монографий для современной хирургии может вызвать полезную дискуссию. А это полезнее и важнее, чем всякие спекуляции и басни о причинах увлечения хирурга религиозной деятельностью. А я, действительно, не мог бы дать уверенного ответа на причины перехода отца в священнослужители, хотя знаю его лучше тебя. Помню нашу жизнь в Переславле, провел несколько лет в Черкассах у бабушки и старшего брата отца. Сопровождал отца в Пенджикент, где его посвящали в архиереи. Слушал его выступления на диспутах с антирелигиозниками, проповеди, а также лекции студентам. Довольно долго, будучи подростком, ходил на его операции в Ташкентской городской больнице. И могу сказать категорически, что никаких особых признаков религиозности у него вплоть до смерти мамы не было. И он (и мама) относились к религии так же, как другие интеллигентные люди того времени — ходили в церковь по большим праздникам, тем и ограничивались. А бабушка и дядя при мне в церкви ни разу не были (дедушка-католик в то время страдал старческим слабоумием). Ничего удивительного нет и в редких посещениях всей семьей переславских монастырей... Это тоже характерно для тогдашней провинциальной жизни. А в Ташкенте среди его близких знакомых, пока была жива мама, не было ни одного священника. В легендах о каких-то ранних предпосылках к переходу в священники в значительной мере виноват сам отец. Ретроспективно обосновывая свой поступок ранними предзнаменованиями и видениями, он даже кощунственно решил (и упомянул в своей автобиографической проповеди), что Бог послал на нашу маму туберкулез, погубивший ее в 33-летнем возрасте, только для того, чтобы освободить ему путь к церковной деятельности. А вообще эта смерть, крайне тяжело им перенесенная, несомненно отразилась и на всем дальнейшем.

Я совсем не против отца. Он был очень добрым и умным человеком. С ним было интересно и полезно обсуждать научные и просто житейские вопросы. Но папа совершенно менялся, когда речь заходила на религиозные темы. Здесь он проявлял крайнюю непримиримость, не допуская сомнений в существовании не только ангелов, но и чертей и даже ведьм... И такие разговоры мы старались не вести.

Отец прожил сложную и во многом противоречивую жизнь.

Меня исключили из техникума, где я начал учиться, не закончив учебу... А затем отказались в 1927 г. принять в ТашМИ, хотя я выдержал чуть ли не первым приемные испытания. Только спустя 2 или 3 месяца после начала занятий я стал студентом, чему обязан хлопотам М. И. Слонима. Но потом дважды исключали при проходивших „чистках“ и снова восстанавливали. По состоявшемся все же окончании учебы не дали возможности остаться на кафедре гистологии или пат. анатомии, куда меня приглашали, а отправили в дальний Таджикистан. Примерно то же было и у Алеши. Полноправными гражданами мы стали позже, доказав своей работой преданность Родине. За свою „ссылку“ в Таджикистан я должен быть только благодарен. Там я повторил путь отца в науке, причем работая не по надуманным (или заданным) темам, а на повседневной практике. И никаких „учителей“ у меня никогда не было. В Ленинград к Аничкову я попал уже будучи доктором и профессором (он был оппонентом на защите моей диссертации, написанной в Таджикистане). Самостоятельно прокладывает дорогу и сын Алексей, добившийся немалых успехов, работая вдали от родителей и от крупных научных центров.

В былые времена меня нередко представляли при знакомстве как „сына Войно-Ясенецкого“. Теперь в таких случаях я фигурирую сам по себе и это гораздо приятнее. Однако, когда я и Маша были в Хабаровске, нас рекомендовали „родителями профессора Войно-Ясенецкого“... Это было тоже приятно. Ты, как и брат Алексей, тоже приобрел достаточно веское собственное имя и нам всем нет необходимости пользоваться отблесками славы отца. Хорошо бы было, если бы наши внуки-правнуки по семейной традиции сами бы всего добивались, не используя имени своего знаменитого предка, а своим трудом приобретали известность, прославляя фамилию Войно-Ясенецких...».

В этом письме сказано очень много. Здесь и боль за пережитое, и священная память о рано ушедшей матери, и бесполезные претензии человека научного склада (к тому же в ту пору еще юноши) — понять глубину души человека, осененного благодатию Божию, и гордость за свои личные свершения и успехи, и глубокое уважение к отцу. А также система ценностей достойного, но исключительно светского человека.
Как старший сын, Михаил Валентинович подвергся гонениям за отца более других, возможно, отсюда столько горечи... Он долго искал свой путь в жизни, работал в разных местах, даже в театре (что вполне соответствовало его личному артистизму и разносторонним интересам), прежде чем все-таки поступил в Ташкентский медицинский институт. Закончив его, стал прекрасным паталогоанатомом, после переезда в Ленинград много лет руководил лабораторией в Институте экспериментальной медицины. Сослуживцы считали его строгим, побаивались его, а родные больше вспоминают его обаяние, культурность, порядочность.

Приведу воспоминания Елены Михайловны Войно-Ясенецкой, жены старшего внука святителя, Алексея: «Михаил Валентинович мне очень понравился. У него было открытое доброе лицо, он не играл, не позировал. Он очень хорошо относился к любому человеку, с которым встречался, был очень искренним.

Я впервые видела образ человека интеллигентного, очень воспитанного, очень артистичного от природы. Несмотря на свою больную ногу — ведь полжизни пришлось ходить в ортопедическом ботинке после катастрофы, — он красиво двигался. И когда просто протягивал руку за чашкой чая, это было благородно. Жили они с женой довольно просто: на столе щи, часто без мяса, гречневая каша, по праздникам появлялся пирог с капустой. Он никогда не ел жадно, всегда — красиво. Михаил Валентинович был великодушен, благороден, он умел разговаривать с разными людьми, был открыт людям. Когда приходили слесарь или водопроводчик, именно он с ними общался. Со служанкой Евдокией Даниловной, Дуней, был так же любезен, как со всеми остальными женщинами. Так он себя воспитал или так его воспитали в семье Войно-Ясенецких, я не знаю. Михаил Валентинович всегда был интереснее всех вокруг, он выделялся из массы людей... Михаил Валентинович был главным в семье, все вокруг него крутилось, все им определялось» [2, с. 71–72]. Елена Михайловна Войно-Ясенецкая рассказала не только о дружбе Михаила Валентиновича с драматургом Евгением Шварцем, который был глубоко верующим человеком, но и о том, что старший сын владыки Луки под угрозой ареста хранил у себя в лаборатории рукопись крамольной пьесы Шварца «Дракон». Невестка Михаила Валентиновича запомнила также трогательную привычку старшего сына владыки — ходить на первые два сеанса в кинотеатр, чтобы посмотреть мультики и от души посмеяться вместе с детьми.

Никогда и никто из родных не мог вспомнить, чтобы дети выражали обиду на святителя или он был ими недоволен. Их успехи в науке вызывали у него радость, но он считал их закономерными, мог лишь заметить, что они оправдали его род. Желание старшего внука Алексея стать врачом вызвало у деда уважение, а целеустремленность мальчика, который вставал на рассвете, чтобы позаниматься на свежую голову, восхищала окружающих.

По словам Майи Дмитриевны Прозоровской, владыка Лука больше всего переписывался с Михаилом. Нам известны его проникновенные, исповедальные письма из ссылок, которые адресованы именно старшему сыну. По-видимому, тогда слова святителя не достигали сердца юноши. И позже, в более зрелом возрасте в письмах к братьям он иронизировал, что мир не мог был быть создан за семь дней, что отец «отстал» от достижений современной науки… А писателю Т. И. Грековой, общавшейся с ним в 1980-е годы, Михаил Валентинович мог сказать, что в Ташкенте он, конечно, надевал подрясник и прислуживал отцу в алтаре, но все это было не более чем игра [1, с. 15].

Однако не будем спешить с выводами. М. Д. Прозоровская вспоминала, что дискуссии со старшим сыном продолжались и в крымские годы, когда владыка «пытался наставить его на путь истинный». Письмо брату Валентину было написано в 1984 г., а умер Михаил Валентинович в 1991 г. М. Д. Прозоровская слышала от матери, что в конце жизни Михаил Валентинович стал иногда появляться в церкви.

Тепло вспоминает дядю Мишу и племянник Николай Николаевич Сидоркин. Он жил у Михаила Валентиновича в Ленинграде, когда приехал из Симферополя, бывал и позже. Николай Николаевич особенно помнил последнюю встречу с дядей в 1991 г.: «...Он полулежал: у него нога болела всю жизнь после катастрофы поезда, ходил в специальном ботинке... Он попросил меня поменять лампочку, ему это уже было тяжело. Раньше был такой деятельный, энергичный, профессор, начальник, а теперь вдруг — такой старичок, совсем беспомощный… Нина когда-то к нему на прием приходила в больницу, он был таким грозным начальником, суровым, все его боялись».

Кто знает, что изменилось в сознании этого умного, тонкого, одаренного человека за годы болезни и старости? Не нам судить…

Так или иначе, дети по-настоящему почитали своего отца, несмотря на разницу характеров и судеб. Средний сын, Алексей Валентинович, закончил Ленинградский университет, был доктором биологических наук, руководителем лаборатории в Институте эволюционной физиологии и биохимии им. И. М. Сеченова в Ленинграде.

Г. Е. Свидерская, старший научный сотрудник Института эволюционной физиологии и биохимии им. И. М. Сеченова, сотрудница лаборатории А. В. Войно-Ясенецкого, пишет, что Алексей Валентинович «в 1929 году закончил школу в Ташкенте. Как сын священника и осужденного он не мог продолжать дальнейшее образование... В экспедициях Среднеазиатской станции защиты растений в Узбекистане и Туркмении, а также на Памире в экспедиции Ташкентского географического общества он работал фотографом. В качестве чертежника и топографа работал на ирригационном строительстве в Дальверзинской степи. Участвовал в полевых топографических съемках... В период, когда отец вернулся из ссылки, он помогал ему, работая регистратором в поликлинике...

В ноябре (1933 г. — Е. К.) Алексей Валентинович приехал в Ленинград. Велико было желание поступить в Университет и продолжить образование. Однако отсутствие прописки и трудности жизни тех лет заставили его вновь заниматься случайными заработками. В сентябре 1934 г. Алексей Валентинович поступил на биологический факультет Университета. Его заинтересовала физиология человека и животных. Кафедру физиологии в это время возглавлял А. А. Ухтомский (глубоко верующий человек — Е. К.)» [6, с. 528]. Затем средний сын святителя стал учеником академика Л. А. Орбели, под руководством которого начал заниматься исследовательской работой в научном городке в Колтушах. Алексей Валентинович жил и работал там всю войну, продолжал исследования даже во время блокады. В 1944 г. его вызвали в Москву, в организовавшийся там медицинский институт Красной Армии, где была кафедра Военно-Медицинской академии. Тогда он стал под руководством Орбели заниматься проблемами летной службы, изучал, что происходит с нервной системой летчиков в воздухе. Затем эти работы были положены в основу медицинских исследований в космонавтике. В 1950 г. прошла объединенная сессия РАМН и РАН, когда начались гонения в физиологии. Академик Леон Абгарович Орбели был снят с поста начальника ВМА, директора Физиологического института, ему оставили только небольшую группу сотрудников для индивидуальной научной деятельности академика. Вокруг Орбели в ту пору было очень мало людей, поскольку находиться рядом с ним было небезопасно. Но самым верным другом, самым близким учеником, самым активным помощником оставался Алексей Валентинович Войно-Ясенецкий, сохранивший преданность и уважение к своему учителю, несмотря на тяжелые обстоятельства. Как много позже отмечал Е. М. Крепс, «жизнь Алексея Валентиновича в эти годы была моральным подвигом, когда он рисковал не только научной карьерой, но и своей жизнью» [6, с. 529]. После смерти Сталина, в 1956 г., «обстановка изменилась, и было предложено создать Институт эволюционной физиологии под руководством академика Орбели. Он открылся в 1959 г., когда Л. А. Орбели уже, к сожалению, умер. Алексей Валентинович возглавлял в Институте лабораторию развития нервной деятельности животных в онтогенезе. К тому времени он достиг больших успехов в науке. Его книгу по гипербарии академик Орбели назвал «торжеством советской науки».

А. В. Войно-Ясенецкий впервые выдвинул идею о ритмической активности нервной системы, очень плодотворную и фундаментальную. Докторскую диссертацию по этой теме он защитил очень поздно, не стремился к чинам, фактически настояли сотрудники, чтобы он выпустил по этой теме монографию и стал доктором наук» [2, с. 76–78].

Алексей Валентинович был человеком высокоинтеллектуальным и очень воспитанным, работать с ним было легко и интересно. И при этом всех поражала его скромность. О его научных достижениях мне удалось узнать только от бывших сотрудников, родные помнили его как «мягкого, доброго, тихого Алешу», который, по их мнению, ничем особенным не выделялся. А вот его коллеги считают, что он был очень крупным ученым. Арнольд Викторович Бурсиан, руководитель лаборатории в Институте эволюционной физиологии и биохимии им. И. М. Сеченова в Санкт-Петербурге, который называет А. В. Войно-Ясенецкого своим учителем, рассказывает: «Его последняя книга выдвинула новые фундаментальные идеи: он предположил, что в основе жизни лежит двигательный ритм, спонтанная активность нервной системы, которая служит основой развития. Для разработки этих идей нужна работа целого института. Алексей Валентинович никогда не гордился своими достижениями, он был очень скромен и молчалив» [2, с. 79].
Алексей Валентинович был великолепным редактором и помогал своему отцу готовить к изданию книгу «Наука и религия». Умер Алексей Валентинович в 1985 г., за несколько лет до этого обвенчался в церкви со своей избранницей, его отпевали по православному обряду, он похоронен на кладбище под Ленинградом.

Валентин Валентинович, младший сын святителя, жил и работал в Одессе, заведовал отделением в Институте глазных болезней и тканевой терапии у академика В. П. Филатова, друга святителя Луки и его духовного чада (когда епископ приезжал в Одессу, академик у него исповедовался).
Человек очень образованный и культурный, младший сын святителя унаследовал художественные способности отца: любил ездить на этюды с академиком В. П . Филатовым, писал портреты родных — отца, своей дочери Оли, матери Анны Васильевны (он почти ее не помнил и работал по одной из последних фотографий). Владыка Лука несколько раз приезжал к младшему сыну в Одессу и обычно останавливался в гостинице, несмотря на приглашения Валентина.   

Валентину Валентиновичу выпало на долю покоить старость самоотверженной Софии Сергеевны Велецкой, бывшей сестры милосердия, вдовы, которая взяла на воспитание детей святителя после его ареста. Валентин Валентинович заботился о ней и всю жизнь называл ее «мамой», она умерла на его руках и похоронена среди других Войно-Ясенецких. Скончалась София Сергеевна 3 апреля 1962 г., прожив 84 года, даже успела понянчить внучку Валентина Валентиновича. Т. В. Войно-Ясенецкая рассказывает: «Тетя Соня, как мне рассказывали родные, была очень сдержанной женщиной, строгой, немногословной. Она была, что называлось в старые времена, настоящая дама, и фамильярничать с ней никому не удавалось. При этом по сути очень добра, и святитель Лука называл ее „ангел мой“. Он считал себя бесконечно обязанным ей, был безмерно благодарен ей за то, что она взяла на себя воспитание его осиротевших детей. Я помню смутно из своего раннего детства две колыбельные, которые пела мне бабушка Соня, одна из них была на турецком. Уже во взрослом возрасте, приехав в Турцию, узнала, что это гимн Турецкой республики...» [2, с. 85].

Своего дедушку Валентина Валентиновича Татьяна очень любила. Он заменил ей отца и удочерил ее, дав свое отчество и фамилию. Из всей семьи он был более других близок девочке, росшей среди непростых семейных взаимоотношений: «Он был интеллигентнейшим человеком, самым мягким в семье. Всегда погружен в свою науку. Вечером, после работы, они с мамой, поужинав, садились каждый под своей лампой читать научную литературу. Мама стала блестящим паталогоанатомом. Она была высоким профессионалом, но при этом жестким, строгим — не зря, видимо, выбрала именно эту специальность, где не нужно иметь дело с живыми людьми... Дедушка Валентин Валентинович был гораздо шире, мягче, глубже образован, в нем чувствовалась атмосфера семьи Войно-Ясенецких. С одной стороны, он был немного неземным человеком, всегда в своей науке. Но если нужно, мог все что угодно сделать — у него были прекрасные руки. По словам моей бабушки, похожие на руки самого святителя Луки. Когда мама однажды отправилась в экспедицию на север, дедушка, беспокоясь о ней, сам сшил ей из старого бабушкиного трикотажного платья панталончики, очень легкие и теплые, которые можно было носить незаметно, чтобы не застудить ее больные почки. На даче дедушка сделал столик под умывальник — и не только ловко и функционально, но красиво — как все, что он делал. Он всю жизнь писал маслом, иногда они с академиком Филатовым в Крыму вместе садились рядом за этюдники» [2, с. 84–86].

Дети святителя — сыновья и дочь Елена Валентиновна, врач-эпидемиолог, а также его внуки — ежегодно приезжали летом в Алушту. Сыновья договорились помогать отцу материально, зная, что его архиерейское жалованье в основном уходит на помощь нуждающимся. М. Д. Прозоровская рассказывала, что сыновья бывали у отца каждый год, чаще поочередно (было нелегко всем вместе разместиться в двух комнатках дачи, которую снимал архиепископ). Валентин приезжал с женой и дочкой Олей, которую святитель любил и всегда переживал за ее слабое здоровье.

Дочь святителя Луки Елена Валентиновна с мужем
и детьми, в гостях у отца

Все вместе дети святителя собрались в Симферополе только на его похороны.

Святитель Лука очень любил своих родных, а они постоянно общались с ним, участвовали в его жизни. Таким образом, мы можем видеть, что, несмотря на разницу убеждений, характеров, судеб, родные святителя глубоко чтили его и старались осуществлять идеал христианской любви друг к другу.

Литература

1. Грекова Т. И. Два служения доктора Войно-Ясенецкого. Наука и религия. 1986. N8. С. 12–19.

2. Каликинская Е. И. Детство со святителем Лукой. По воспоминаниям родных и близких святителя Луки Крымского. М.: Авторская академия, 2016.

3. Каликинская Е. И. Мужицкий врач, ученый, подвижник: В.Ф. Войно-Ясенецкий (святитель Лука) в Переславле-Залесском. СПб.: Сатис, 2015.

4. Поповский М. А. Жизнь и житие святителя Луки Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга. СПб.: Сатис, 2013.

5. Протоиерей Георгий (Ю. Л. Шевченко) Приветствует Вас Святитель Лука, врач возлюбленный. СПб.: Наука, 2007. Изд. 2-ое, испр., 2009.

6. Свидерская Г. Е. Алексей Валентинович Войно-Ясенецкий: к 100-летию со дня рождения // Журнал эволюционной биохимии и физиологии. 2009. Т. 45. N 6. С. 527–531.

7. Святитель Лука Крымский (Войно-Ясенецкий) Я полюбил страдание. М.: Образ, 2006.